воскресенье, 26 февраля 2012 г.

«Последний сон господина Морэ»


Рассказ «Последний сон господина Морэ» я перевёл после того как познакомился с человеком, который его написал. Доминик Мер (D. Mehr) – молодой актёр и писатель (собственно, себя он называет «исключительно читателем»), живёт в городе Сибиу (Румыния) и пишет на румынском и немецком языках. При появлении дебютного сборника «10 рассказов» (Сибиу, 2011) местные газеты довольно осторожно окрестили Д. Мера «подающим надежды» (М. Плойу), «игроком не только на сцене» (А. Юте), «сочинителем скорее лаконичных сюжетов и повествовательных проектов, чем рассказов в наиболее употребительном значении этого слова» (Л. Глие), но и «эпигоном великих латиноамериканцев, представившим нечто среднее между борхесовскими выдумками и повествовательными трюками Гарсиа Маркеса» (Н. Суфлу). Об авторитетности критиков судить не могу, однако странное сочетание их имён, собранных вместе на одной странице, действительно чем-то напоминает всё те же борхесовские хитросплетения.
С Домиником Мером (на слух его имя похоже на румынское măr, то есть яблоко, хотя, вероятнее всего, его следует возводить к немецкому mehr  больше) я познакомился летом 2011 года во время ежегодного Театрального Фестиваля в Сибиу, на конференции, просвещённой проекту «Наивного театра». Выступали признанные метры: Дж. Бану и Р. Демарси. Разгорелся спор по поводу возможностей «наива» в театральном искусстве. Впоследствии я даже написал по этому поводу небольшую заметку. Узнав о том, что я переводчик, Доминик подошёл ко мне после конференции и подарил свой дебютный сборник «10 рассказов», прибавив к тому же, что был бы рад увидеть свои тексты в переводе на русский язык. «Будьте моим соавтором. Вернее, будьте автором моих рассказов. Думаю, вполне справедливо считать автором переведённого текста не того, кто составил его в оригинале, а того, кто переложил его в результате естественного процесса перевода. Однажды переведённые на русский язык, мои тексты станут на самом деле вашими». Не знаю, что имел он тогда в виду под «естественным переводом», но его слова я запомнил.
Прошло больше полугода. Недавно я перечитал один из «рассказов» (такой же грустный, как и все остальные) и удивился редкой для всякого переводчика возможности сохранить неплохую игру слов, свойственную оригинальному тексту (это единственная причина, из-за которой я взялся за перевод). Итак, у нас есть персонаж по имени Морэ (почему Доминик выбрал именно это имя, мне ещё предстоит выяснить), есть образ моря, есть до странности созвучная этому образу фамилия автора – Мер. Кроме того, есть идея финала, одно из имён которого на румынском языке (скорее, в качестве глагола в третьем лице любого из чисел) созвучно вышеназванным словам. Следует подчеркнуть нарочитую лапидарность и сдержанность повествования, наивную архитипичность образов. Уверен, что любой другой автор развил бы этот сюжет как минимум до двух-трёх страниц, на основе которых какой-нибудь студент-филолог написал бы реферат-компиляцию о художественном восприятии или осмыслении категорий времени и пространства в новой румынской литературе. Впрочем, сам Доминик решительно против словесной расточительности, которую в предисловии к сборнику он называет «искусственной и зачастую вымученной». После этих слов его интерес к наивному театру становится более или менее понятным, а в остальном – решать читателю. В завершении лишь напомню, что один из вариантов мотива последнего сновидения можно встретить на страницах романа «Сто лет одиночества» (эпизод с Хосе Аркадио Буэндиа), о котором я когда-то тоже писал (Габриэль Гарсиа Маркес: «Сто лет одиночества» – филогенический анализ романа (в соавторстве с др. Раисой Ганей) // Analele Ştiinţifice ale Universităţii de Stat din Moldova (Ediţie jubiliară). Seria „Ştiinţe filologice”. – Chişinău, USM, 2006. – p. 355-362).

«Комната большого дома. Господина Морэ гнетут бессонные ночи. В его памяти оживает прошлое. Комната, в которой он лежит, знакома ему с самого раннего детства. Он вспоминает, как когда-то сидел у окна, сегодня уже наглухо закрытом, и как в одном углу много лет подряд стоял большой шкаф, а в другом углу стояло радио.
Выплыв из памяти, множество подробностей оживают и уже больше не исчезают, а как бы наслаиваются друг на друга. В результате пространство вокруг господина Морэ наполняется предметами давно ушедших лет. Люди, жившие в этой комнате, и события, происходившие в ней, тоже не исчезают, но сливаются в каком-то неповторимом хаосе.
Человек задыхается, переживает всё заново.
Разбуженное прошлое больше не подчиняется сознанию.
Господин Морэ видит, что находилось на месте комнаты задолго до того, как был построен дом. Вокруг только поле, в небе проносятся облака, в самом центре помещения стоит дерево. Ветер играет листьями и равнодушно сбрасывает их на землю.
Наблюдая всё это, человеку вспоминается старая карта, которую он однажды видел в окружном музее. На карте было большее синее пятно, указывавшее, что дом был возведён на месте, где когда-то очень давно находилось древнее море.
Едва человек об этом подумал, как начала прибывать вода, заполнившая всё пространство вокруг.
Господин Морэ понимает, что это конец, и что это всего лишь сон, которого он так долго ждал.
Море поглотило его, растворилось в пустоте и навсегда исчезло вместе с ним».

четверг, 23 февраля 2012 г.

„Ce sens au toate astea?”


Sînt scriitori ce n-au nimic de spus, ce nu au o lume a lor: nu poți vorbi, cu ei, decît despre literatură. Cu Beckett – foarte rar, de fapt aproape niciodată. Orice subiect cotidian (greutăți materiale, necazuri de toate soiurile) îl interesează mai mult – în conversație, buneînțeles. În nici un caz nu poate suporta întrebările de genul: credeți că e sortită să reziste cutare sau cutare operă? Își merită X sau Y locul pe care-l ocupă? Dintre X și Y, care va supraviețui, care e cel mai mare? Orice prețuire de genul acesta îl calcă pe nervi și-l deprimă. „Ce sens au toate astea?”, mi-a spus după o seară deosebit de penibilă, cînd, la masă, discuția semănase cu o versiune grotescă a Judecății de Apoi. El însuși evită să se pronunțe asupra cărților și pieselor sale: pentru el, importante sînt nu piedicile depășite, ci acelea ce rămîn de depășit: se identifică pe de-a-ntregul cu ceea ce e pe cale să facă.

Emil Cioran. Exerciții de admirație: eseuri și portrete. București: Humanitas, 1993. – p. 96-97
Traducere de E. Marcu